Тринадцать способов убить Лалабелль Рок [Литрес] - Мод Вулф

– О, – говорю я, глядя на грязный ковер. Переступаю с ноги на ногу и ощущаю, как ворс ковра отклеивается от моих подошв. – Ясно.

– Теперь мне очевидно, что я не могу доверять тебе. У меня нет гарантии, что ты и дальше не будешь затягивать, – говорит Лалабелль. – Я выделяю тебе сопровождающего.

Она машет стаканом в сторону Викинга, который стоит в дверном проеме, такой же тощий и с таким же каменным лицом.

– Мне не нужен сопровождающий, – говорю я. – Я все сделаю сама. Мне необходима машина. И пистолет.

– Тебе нужен сопровождающий, – твердо говорит Лалабелль.

– Ты уже потеряла мой пистолет? – Викинг изгибает бровь.

Я краснею.

– Не нужен мне твой пистолет.

Лалабелль закатывает глаза. Она вдруг выглядит крайне утомленной. Ее поза не меняется, но я буквально вижу, как лопаются струны. Ее рука движется быстро, как гадюка, и прежде чем я успеваю пошевелиться, папка падает в огонь. Я издаю сдавленный вскрик, когда страницы начинают сворачиваться и гореть.

Она снова начинает говорить, и на этот раз ясно, что эти слова предназначены только мне. Лалабелль произносит речь ровным, лишенным каких-либо эмоций тоном, который пригвождает меня к месту.

– Я дам тебе новый пистолет, – говорит она. – И новую машину, и сопровождающего. А кроме всего этого, я дам тебе еще один шанс доказать свою полезность. Я дам тебе это, даже несмотря на то, что и так дала тебе немало. Я дала тебе свое имя, и свои воспоминания, и свое лицо. Я дала тебе все, что тебе было необходимо. И дам больше, если захочешь. Ты хочешь денег? Хочешь новые наряды? Бери. Забирай мою рубашку. Все, о чем я прошу, – это чтобы ты хоть раз вспомнила о том, в каком ты передо мной долгу. Что бы ты могла дать мне взамен?

От горящей папки идет неприятный запах пластика, наверняка вредный. У пламени странный, неестественный цвет.

Я пытаюсь сказать, что еще три штуки. Еще три смерти, а также те, что были раньше. Вот что я даю ей взамен. От тяжести всех этих тел у меня болят плечи. Вероятно, какие-то из моих мыслей отразились на моем лице, потому что Лалабелль смягчается. Она подходит ко мне, сует свой стакан мне в руку и говорит:

– Попробуй. – В ее голосе слышится мольба. – Ненавижу пить в одиночестве.

Она так близко, что я ощущаю запах ее духов, назойливый и приторно сладкий. Делаю глоток, и кубики льда бьются о мои зубы.

– Я хочу, чтобы ты знала, – говорит Лалабелль так тихо, что я понимаю: это только для моих ушей. – Ты была не первой. Я уже пробовала и раньше. С той, которую создала до тебя.

– Ты создала ее, чтобы есть бранч.

Лалабелль качает головой.

– Я сидела напротив нее на том же балконе, что и с тобой. Сценарий был полностью готов. Я сделала пометки по поводу того, что говорить. И папка была готова, и машина, и пистолет. Но когда дошло до дела, я не смогла. Я не смогла придумать, что говорить.

Я вспоминаю, как солнце отражалось от поверхности. Единственное пятнышко на ее халате. Я трясу головой, но она все равно продолжает:

– Мы сидели и молчали целых сорок пять минут и просто смотрели друг на друга. Когда пропищал таймер, я отправила ее на бранч.

Я вспоминаю, какое выражение было на лице Портрета на автобусной остановке. В ее мозгу не была запрограммирована никакая цель. Свобода ли это? Должна ли я ей позавидовать?

– Зачем ты мне все это рассказываешь?

– Я хочу, чтобы ты поняла. Что я знаю, каково это. Знаю, как это тяжело. Поверь мне, я была бы рада, если б имелся другой способ.

– Можно было бы…

– Послушай меня, – говорит Лалабелль, и меня удивляет, что на таком близком расстоянии я не ощущаю запаха алкоголя в ее дыхании. – Послушай, я хочу, чтобы ты знала. Твоей вины тут нет. Во всем виновата я. Это не твое решение. По сути, у тебя никогда не было выбора. Я хочу, чтобы ты это помнила.

Из ниоткуда приходит облегчение, шокирующее по своей интенсивности. Все, о чем я могу думать, – это как было бы просто, если б она вот так вот сняла с меня вину. Я так устала таскать ее в одиночку.

В этот момент я готова сделать для нее все. Даже принести голову Художницы на серебряном подносе.

Краем глаза я вижу, как Викинг смотрит на часы.

Интересно, не об этом ли говорила Художница в своем стихотворении? Действительно, ощущение такое, будто ты рыба. И это ощущение ужасно. Может, это и в самом деле любовь?